0Про то, что делало советское руководство в последнюю ночь накануне нападения германских войск, какие решения оно принимало, существует множество самых противоречивых версий. Расставить все точки над i вряд ли когда-нибудь удастся, но можно попытаться представить правдоподобную картину.
О том, что военное столкновение СССР и Германии неизбежно в ближайшей перспективе, руководству СССР стало очевидно задолго до лета 1941 года. То, что СССР готовился к большой войне на западной границе, очевидно по множеству данных. Если принять версию, что СССР готовился к оборонительной войне, то кроме, как с Германией, воевать там было не с кем. Если же СССР сам готовился начать освободительный поход в Европу, то вопрос о «внезапности» отпадает тем более. И, разумеется, Сталин, Молотов и другие высшие коммунисты были достаточно искушёнными в политике, чтобы доверять лидеру империалистического государства, так что и «вероломства» никакого не было.
Но остаётся вопрос: было ли внезапным германское нападение именно 22 июня? Здесь мнения расходятся, и каждый историк приводит в качестве «решающего аргумента» только те свидетельства, которые ему подходят. Одни говорят, что Сталин игнорировал все сигналы о скором вторжении вермахта. Объясняют это по-разному: кто-то считает, будто Сталин верил миролюбивым заверениям Гитлера (что абсурдно), кто-то – что немецкое нападение рушило собственные планы Сталина по началу войны, и он не хотел в это верить (что тоже по меньшей мере странно).
Другие силятся доказать, что Сталин делал всё от него зависящее для подготовки к войне, а генералы, включая Жукова, игнорировали его распоряжения, так как хотели якобы подвергнуть Красную армию жестоким поражениям и на этом фоне свергнуть Сталина. Разбор такой версии, очевидно, выходит за рамки историографии и входит в компетенцию психиатрии.
Третьи наиболее обоснованно считают, что гипотезы, выставляющие либо Сталина, либо его подчинённых виновниками катастрофы 22 июня, не имеют ничего общего со сложной реальностью, в которой ошибки в оценке ситуации легко могли допускать все. Но самое главное, на что следует обратить внимание, – нам до сих пор в точности неизвестны не только предвоенные планы советского руководства, но и его решения в ту роковую ночь.
Благодаря авторитету «главного маршала Победы» большинство историков некритически восприняли его версию событий 21-22 июня. Поздно вечером 21 июня, под воздействием сведений с границы об активных передвижениях немецких войск, Сталин внял уговорам начальника Генштаба Г.К. Жукова и наркома обороны С.К. Тимошенко и согласился отдать «директиву №1» о приведении войск приграничных округов в боевую готовность. Однако, согласно этой версии, директива была отдана слишком поздно, чтобы успеть провести все необходимые подготовительные мероприятия. Поэтому начало войны застало большинство советских войск врасплох.
Уже после начала военных действий, в 7:15 утра 22 июня была отдана, по предложению Жукова, директива №2 об оказании отпора вторгшемуся противнику всеми силами. Наконец, днём 22 июня в войска была направлена директива №3, предписывавшая нанесение контрударов по врагу и перенос войны на территорию противника.
Цель всех мемуаров – апологетика их авторов. Жуков явно приписывает себе решающую роль в директивах №№ 1 и 2, но отказывается признать такое в отношении директивы №3, явно не отвечавшей обстановке.
На самом деле, совсем непонятно, зачем понадобилось отдавать директиву №2, если военные действия уже шли. Но главное даже не это. Вся эта нумерация особо важных документов заставляет сомневаться, не были ли они придуманы (включая их архивные экземпляры) задним числом. Какой орган отдавал эти директивы? Ни ГКО, ни Ставка ВГК в тот момент ещё не были созданы. Приказам наркома обороны и директивам Генштаба присваивались порядковые номера начиная с 1 января каждого года. Далее, если считать, будто директива №№1 означает «первая военная», то после директивы №3 данная нумерация почему-то не имеет продолжения.
Уместно напомнить, что излагая в своих мемуарах обстоятельства своей отставки с поста начальника Генштаба 29 июля 1941 года, Жуков заведомо неверно описал стратегическую обстановку на тот момент, чтобы у читателей создалось впечатление, будто он уже тогда предупреждал Сталина о возможной катастрофе под Киевом.
Справедливо было бы признать, что историки до сих пор не знают в точности содержания и характера распоряжений советского руководства войскам 21-22 июня. Но это ещё мелочь в сравнении с неясностью того, а где вообще оно находилось в ту ночь.
Согласно воспоминаниям Жукова, после отдачи директивы №1, он около полуночи отправился из Кремля, в половине первого ночи звонил Сталину и докладывал об обстановке, после чего снова позвонил вождю уже после начала первых немецких бомбардировок, в половине четвёртого утра, причём Сталина пришлось будить. Но Сталин, по Жукову, находился в Кремле, а не ближней даче, как утверждают многие историки.
Свидетельству Жукова противоречат воспоминания А.Г. Микояна и Серго Берия, согласно которым Политбюро заседало всю ночь и разошлось только в три часа утра 22 июня, а вскоре, узнав о начале войны, все члены Политбюро собрались снова.
Может ли считаться решающим свидетельство Молотова, который в беседе с журналистом Ф. Чуевым подтвердил, что в два часа ночи 22 июня ещё продолжалось совещание членов Политбюро в кремлёвском кабинете Сталина?
Особо отметим, что ни у Молотова, ни у его интервьюера – известного патриотического публициста – отсутствовали мотивы, чтобы противоречить поколениями въевшейся в советских граждан официальной версии начала войны.
Молотов рассказал, что в два часа, когда у Сталина шло совещание, ему сообщили из наркомата иностранных дел, что германский посол фон дер Шуленбург хочет, чтобы Молотов срочно его принял у себя в кабинете. Кабинет Молотова располагался в том же самом здании, что и кабинет Сталина, но в другом его крыле. Члены Политбюро оставались у Сталина. Между половиной третьего и тремя часами утра Шуленбург зачитал и вручил Молотову меморандум об объявлении Германией войны Советскому Союзу. Это было, очевидно, ещё до начала военных действий.
«Позвольте, – возразят, – а как же быть с тем, что Германия напала на СССР без объявления войны?!» Вот именно. С какой стати Молотову, даже спустя десятилетия, было лгать, если бы версия о нападении без объявления войны соответствовала правде? Логичнее предположить, что данное обстоятельство не было измышлено ни сталинским наркомом, ни Чуевым. Германский посол на самом деле вручил ноту об объявлении войны до перехода немецких войск через границу СССР и даже за несколько минут до первых воздушных налётов. Политбюро во главе со Сталиным действительно заседало в ту ночь позднее двух часов. Какие решения оно принимало – это ещё предстоит установить.
*