0
В годы Великой Отечественной войны в тёмных канцеляриях Третьего Рейха разрабатывались планы по будущему низведению славян до уровня человекообразных животных. Однако для текущего успеха оккупации нацистам требовалось поддерживать видимость культурной жизни на захваченных территориях СССР. Поэтому они издавали для населения не только пропагандистскую литературу, но и печатали классическую русскую поэзию.
Вожди НСДАП были неравнодушны к стихам. Адольф Гитлер в юности сам рифмовал строки и дружил с поэтом-ницшеанцем Стефаном Георге. А главный пропагандист Рейха Йозеф Геббельс очень любил немецкую романтическую поэзию и собирал редкие издания Генриха Гейне, хотя тот и был по крови евреем.
Однако оккупанты понимали, что навязывание вчерашним советским гражданам собственно немецкой культуры ничего, кроме отторжения, не вызовет. Требовалось как-то оправдать слова Гитлера, сказанные в первый день войны – о том, что «никогда германский народ не вынашивал в себе враждебных чувств по отношению к народам России». В деле «культурной работы» нацисты имели надёжных советчиков – рождённых ещё в Российской империи балтийских немцев, хорошо знакомых с русским языком и литературой. Именно они курировали книгоиздательскую деятельность русских коллаборационистов. На оккупированных территориях выпускалось не слишком много художественной литературы, однако некоторые книги стихов всё же были напечатаны.
С чисто прагматическими целями немцы предприняли издание «Сказок Пушкина» – эта книга идеально подходила как «подарок от фюрера» русским школьникам на Рождество и другие праздники. Пропагандировалось творчество поэта и среди взрослых. Как пишет исследователь Ольга Терешина, авторы газеты «За Родину», издававшейся на Псковщине, убеждали читателей, что пушкинская «маленькая трагедия» «Скупой рыцарь» имеет антисемитскую направленность (имея в виду образ еврея-ростовщика Соломона).
Отношение самих немцев к наследию «солнца русской поэзии» было весьма противоречивым. В 1940 году, в разгар «советско-немецкой дружбы», в кинотеатрах Третьего Рейха показывали фильм «Почтмейстер» — весьма корректную экранизацию пушкинской повести «Станционный смотритель». Однако пушкинский музей в Михайловском во время оккупации подвергся разграблению.
Русская поэзия была представлена во многих коллаборационистских газетах и журналах. В Берлине издавался литературный журнал «Наш друг», литературные страницы имелись и в местных периодических изданиях. Редакторы, состоявшие на службе у нацистов, размещали в газетах стихи русских классиков, например Николая Некрасова и Алексея Кольцова. Они могли печатать даже советскую поэзию, если в ней, конечно, не было ничего идеологически неприемлемого. Например, Анна Ахматова, пережившая войну в эвакуации в Ташкенте, вероятно, не подозревала, что её читают по ту сторону фронта. Иногда произведения подвергались грубым переделкам, как случилось со стихотворением Константина Симонова «Жди меня».
Одним из главных центров русской культуры на оккупированных территориях можно назвать Одессу. Здесь хозяйничали не немцы, а румыны, поэтому порядки были свободнее. Изданием периодики занимались частные предприниматели. Они выпускали 4 журнала, печаталась небольшая библиотечка русской поэзии. Запрещённые в СССР авторы пользовались спросом у населения.
«Сначала издали Гумилёва, Гумилев не пошёл и тогда, для того, чтобы финансовую программу обеспечить и вывести себя из этого финансового кризиса, издали Есенина<...> который пошёл более успешно, нежели Гумилёв», - утверждает историк Борис Равдин (цитируется по сайту svoboda.org).
Парадоксальным образом оккупанты принесли русскому читателю некий «глоток свободы». Впрочем, художественные жемчужины трудно было заметить среди сотен низкопробных брошюр, наполненных антисемитской и антисоветской пропагандой. Кроме того, русских людей, которые могли в условиях оккупации позволить себе покупать книги и журналы, было весьма немного.
*