7 сентября 1812 года состоялась одна из самых жестоких однодневных битв. Французы называли ее «Bataille de la Moskova», русские – битвой при Бородино. Различные названия, неясные итоги – неоднозначная победа. 7 оценок "русской победы" при Бородино.
«Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми. Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано французами наиболее доблести и одержан наименьший успех».
«Битва была выиграна, но жестокий огонь все еще продолжался. Перевязку мне делал хирург Наполеона. Император сам навестил меня. «Опять, значит, твоя очередь? А как дела?» — «Ваше величество, я думаю, Вам придется пустить в дело гвардию». - «Я не сделаю этого; не хочу рисковать ею. Я уверен, что выиграю битву без ее участия». И действительно, гвардия в бою не участвовала, за исключением тридцати орудий, сделавших прямо чудеса».
«Ночью было явно заметно, что неприятель начал отступление: армии был отдан приказ двигаться следом за ним. Назавтра днем можно было обнаружить уже только казаков и притом лишь в двух лье от поля битвы. Неприятель унес подавляющее большинство своих раненых, и нам достались только те пленные, о которых я уже говорил, 12 орудий редута, взятого моим несчастным братом, и три или четыре других, взятых при первых атаках».
«Как бы там ни было, но победа была полная, настолько полная, что русская армия ни одной минуты не могла поверить в возможность отстоять свою столицу. Но это не помешало им служить там молебны».
«Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храбрости российских воинов, где вся пехота, кавалерия и артиллерия дралась отчаянно. Желание всякого было умереть на месте и не уступить неприятелю. Французская армия под предводительством самого Наполеона, будучи в превосходнейших силах, не превозмогла твёрдость духа российского солдата, жертвовавшего жизнью за своё Отечество».
«…Мы отступили на следующий день после сражения, не разбитые, но по недостатку способных к бою, между тем как неприятель имел еще в своем распоряжении свежие войска. Но где же причина этого очевидного и необъяснимого бездействия Наполеона? Как понять, что в начале сражения он действовал наступательно и доводя дело до конца, а в три часа, в тот момент, когда ему удалось овладеть всеми пунктами, которые обеспечивали наш фронт от стремительности его атак, и, следовательно, в минуту одержания полного успеха он держался, скорее, в оборонительном положении, нежели активно».
«Кутузов никогда не полагал дать сражение на другой день, но говорил это из одной политики. Ночью я объезжал с Толем позицию, на которой усталые воины наши спали мертвым сном, и он донес, что невозможно думать идти вперед, а еще менее защищать с 45 тысячами те места, которые заняты были 96 тысячами, особенно когда у Наполеона целый гвардейский корпус не участвовал в сражении. Кутузов все это знал, но ждал этого донесения и, выслушав его, велел, не медля отступать, поручив арьергард Платову. Он так быстро отходил, что в 2 часа навел почти всю армию французскую на позицию к Можайску, где предположено было защищаться и не уступать ее французам до другого дня, но дело обошлось без сего».