3В кругах гитлеровской ставки бытовал афоризм: «Россию можно победить только Россией». И важнейшим инструментом к воплощению в жизнь этого афоризма стала вербовка советских военнопленных.
Психологические мотивы, толкавшие советских военнопленных на сотрудничество с рейхом, были во многом ясны. Это были как разочаровавшиеся в советской власти, так и не выдерживавшие тягот жизни в концентрационных лагерях. Участь солдат и офицеров Красной Армии, захваченных немцами, зачастую была крайне трагичной. Вопреки всем нормам международного права, касавшимся обращения с военнопленными, они были обречены на голод, лишения и, в конченом итоге, на истребление.
По подсчетам немецкого историка Кристиана Штрайта к февралю 1942 года в германском плену умерло от болезней и голода или было убито около 2 млн. красноармейцев. Согласно современным данным через ужасы гитлеровских концлагерей прошло 18 миллионов советских граждан, при этом только в лагерях, размещавшихся на оккупированной советской территории, эсэсовцы уничтожили около 4 миллионов человек.
Отечественные историки не сомневаются, что к подобной ситуации с советскими военнопленными приложили руку функционеры немецкой разведки: ведь она открывала перед ними возможности вербовки фактически неограниченного количества агентуры.
Рассказывая о технологиях вербовочной работы, нацисты открыто заявляли, что отбираемых кандидатов из числа советских военнопленных в первую очередь нужно было запугать, ошеломить, сбить толку. Невыносимые условия содержания, из которых немало военнопленных желало вырваться любой ценой, подготавливали благодатную почву для дальнейшей психологической и идеологической обработки. Конечным результатом должно было стать добровольное согласие на тайное сотрудничество с немецкими властями.
Как показала уже первая стадия операции «Цеппелин», в которой готовилось покушение на Сталина, одного согласия на сотрудничество с рейхом было недостаточно. Многие из заброшенных в тыл Красной Армии агентов прекращали выходить на связь с разведцентрами, надеясь уклониться от контроля, а некоторые с повинной являлись в органы советской власти.
Усвоив отрицательный опыт, немецкие органы пришли к выводу, что кроме выбивания добровольного согласия нужны другие меры. Требовалось прижать находящегося на вербовке советского военнослужащего к стенке – поставить его в безвыходное положение.
Смысл вербовочной тактики сводился к тому, чтобы принудить будущего агента к нарушению воинского долга: заставить его сообщить ценные сведения о Красной Армии и ее командном составе, что можно было бы интерпретировать как разглашение военной тайны. Другой метод: с помощью провокации опорочить его, превратив в источник информации об антинемецки настроенных солагерниках или же навесить на него ярлык участника карательных операций против партизан и мирного населения.
Опираясь на опыт немецких разведывательных школ, существовавших до нападения на СССР, нацисты развернули целую сеть подобных учреждений и на оккупированных советских территориях. Такие школы в первые месяцы войны возникли в Риге, Борисове, Катыне, позднее — в Харькове, Орле, Курске.
Преподавательский и инструкторский состав школ формировался преимущественно из кадров абвера и СД, считавшихся «знатоками России». Все они свободно владели русским языком и не понаслышке были знакомы с советскими реалиями, так как не один год находились в СССР на разведывательной работе, числясь служащими дипломатических и других официальных представительств Германии.
Особое место в процессе обучения отводилось освоению агентом методов подрывной работы в соответствии с профилем его дальнейшего использования. Будущих диверсантов обучали способам подрыва поездов, в первую очередь, воинских эшелонов с живой силой, боевой техникой и боеприпасами, а также разрушения железнодорожного полотна, мостов, линий высоковольтной передачи и других объектов стратегического значения.
Не обходилось и без обязательной составляющей обучения, включавшей в себя инженерное дело, топографию, тактику, строевую подготовку, парашютизм, а также знания об организации и структуре советских вооруженных сил.
Перед заброской диверсионных групп имевших особо важные задания проходила встреча агентов с высшими чинами германской разведки. Необходимо было убедиться, насколько они надежны и подготовлены к исполнению миссии. Интересные подробности одной из таких встреч приводитначальник внешней разведки службы безопасности рейха Вальтер Шелленберг.
Речь идет о беседе с двумя москвичами, бывшими офицерами советской армии, попавшими в августе 1941 года в плен под Брянском. Они были намечены для участия в операции «Цеппелин». В ходе разговора выяснилось, что оба, несмотря на негативное отношение к советской системе, все же считают, что в конечном итоге СССР выиграет войну. «Вам, немцам, не одолеть ни русского народа, ни русских пространств», – приводит их слова Шелленберг. Но, поскольку, по мнению СД, надежность обоих не вызывала сомнений, этим высказываниям не придавали серьезного значения.
В лагерях для советских военнопленных вербовали не только будущих агентов, но и солдат для русских добровольческих батальонов. Командование группы армий «Центр» предоставило офицерам РННА возможность посещать несколько лагерей для военнопленных, откуда они имели право набирать личный состав.
В разных источниках, в том числе и в документах советских органов госбезопасности есть информация, в каких лагерях производился набор. Так, в докладной записке особого отдела НКВД Северо-Западного фронта от 6 января 1943 года сообщается об отборе военнопленных в Оршанском и Витебском лагерях.
Один из создателей и руководителей РННА Константин Кромиади описывает процедуру отбора: «Формальная сторона этого приема была простой: приемщик, кто бы он ни был, обращался к коменданту лагеря военнопленных с удостоверением, выданным в штабе фельдмаршала фон Клюге. Комендант выстраивал пленных, и приемщик обращался к ним с соответствующей речью. На изъявлявших желание поступить в РННА составлялся список, и людей тут же выводили из лагеря».
В случае если желающих оказывалось недостаточно, вербовщик мог прибегнуть к запугиванию: «Если вы не пойдете добровольцами в «РННА», то умрете с голоду и от непосильной работы в лагерях». Зачастую такой метод действовал.
Бывший офицер РННА Петр Каштанов вспоминал, что лично он при вербовке задавал пленным стандартные вопросы: «За что вы собираетесь бороться? За концентрационные лагеря и колхозы?». «Обычно этого было достаточно», – отмечал Каштанов.
Перед новым 1943 годом на участке 198-й стрелковой дивизии под Любанью советские бойцы привели к начальству перебежчика. Им оказался бывший пограничник РККА Иосиф Кернес, попавший в июне 42-го под Харьковом в плен и прошедший несколько лагерей на Украине, в Баварии и Польше. По его словам, он должен был ни много ни мало установить по заданию немецкого командования контакты с советским правительством для обсуждения условий сепаратного мира с Германией.
Его путь в агенты был непростым. В харьковском лагере для военнопленных, чтобы избежать подозрений в еврейском происхождении, он решил выдать себя за русского офицера польского происхождения. Кернес назвал себя представителем якобы существующей в СССР контрреволюционной организации, которая состоит из остатков троцкистов.
Видимо рассказ Кернеса был настолько убедительный, что он удостоился в Полтаве получасовой беседы с генерал-фельдмаршалом Федором фон Боком, которому поведал о сочувствующих подпольной организации среди советских военачальников, назвав в том числе имена маршала Шапошникова и генерала Василевского.
А дальше было пространное письмо министру иностранных дел Германии Риббентропу, а за ним и самому Гитлеру. «Подпольщик» утверждал, что прибыл в немецкий тыл добровольно, с задачей «ознакомить правительство рейха с целями и программой оппозиции, возможностями прихода ее к власти, заключения сепаратного договора между Россией и Германией».
И видимо дело пошло. Уже после войны Кернеса опознали по фотографии как агента немецкой разведки Керца или Керса, который в «особой команде 806» занимался сбором разведданных: опрашивал военнопленных, обрабатывал полученную другими агентами информацию политического и экономического характера.
Однако прокуратура СССР «умысла совершить измену Родине в действиях Кернеса не установила». Обращения Кернеса к Риббентропу и Гитлеру подполковник юстиции предлагал рассматривать просто «как антисоветскую агитацию».
В 1946 году суд приговорил Иосифа Кернеса к двадцати годам лишения свободы. Отсидев 9 лет, в 1955 году заключенный попал под амнистию. А на свободе бывший германский агент принялся себя реабилитировать и в первую очередь занялся восстановлением в партии, которую в немецком тылу считал виновницей всех своих бед.
*