2
Имажинизм – литературное направление, о котором чаще всего вспоминают лишь «попутно», когда речь заходит о Есенине. В нём видят не больше, чем кратковременную помеху на творческом пути великого поэта. Однако это постреволюционное течение отличалось неповторимым обликом, общий тон которого, несмотря на декларируемую аполитичность, был явственно конъюнктурным. Имажинисты настолько рьяно повторяли в стихах кровавые и богоборческие практики большевиков, что власть предпочла вычеркнуть их из истории советской литературы.
Имажинизм ведет свой отсчет с 1919 года, когда в московском помещении Всероссийского союза поэтов прошел первый творческий вечер представителей этого направления. 30 января имажинисты опубликовали свою «Декларацию» – под ней стояли подписи Сергея Есенина, Вадима Шершеневича, Анатолия Мариенгофа, Рюрика Ивнева.
Первые признаки упадка после пары лет активной деятельности появились в 1921 году, когда Есенин – самая яркая звезда имажинизма – отошёл от течения. Он заявил, что его товарищи «кривляются ради самого кривляния». В 1922 году закрылось «Стойло Пегаса» - литературное кафе имажинистов, а в 1924 году прекратил выходить журнал «Гостиница для путешествующих в прекрасном». Тогда же Есенин заявил о «роспуске» группы.
Имажинисты поставили во главу поэтического творчества образ, под которым понимали преимущественно метафору. Они отрицали содержание – или называя его бессмысленным для поэтических текстов, как «наклейки из газет на картинах», или подчиняя форме, как главному в искусстве.
Между тем, содержание в их произведениях всё-таки было, пускай и представленное в виде нанизанных друг на друга метафор. Его основу, помимо эротических и субъективистских мотивов составили богоборчество и агрессия, позаимствованные у большевиков.
Антирелигиозные настроения в творчестве Есенина появились еще до того, как он «официально» вступил в ряды имажинистов. Они нашли полное сочувствие у его соратников по перу. И если в безбожно-утопической поэме «Инония» в 1918 году Есенин «выплевывает изо рта» «тело Христово», то у его коллеги Анатолия Мариенгофа это же тело уже «вздыбливают на дыбе» чекисты.
Признаваясь, что «отрезан от Бога», подобно «купонам от серии», Мариенгоф воспевает своё «мучительное нездоровье». Несколько иная позиция была у ещё одного идейного отца имажинизма Вадима Шершеневича. Он говорит о «кровохаркающем поршне истории», который приводится в движение «Божьей рукой», и не желающим, чтобы его имя, как «святого комика» «всунули в Библию».
Борьба с православием выходила у имажинистов и за пределы литературы. Во главе с Есениным они однажды ночью пробрались в Страстной монастырь и оставили на его стенах неприличные четверостишия о монашках и другие надписи. Впоследствии Есенин признавался, что таким образом «боролся с контрреволюцией».
Насилие в его «революционных» формах становится постоянной темой имажинистов. В «Кондитерской солнца» Мариенгоф говорит о «человечьем мясе», необходимом ему, «как воздух». Он готов не щадить никого, даже близких, утверждая, что не будет оплакивать «пулями зацелованного отца».
Апофеозом становится поэма Есенина «Кобыльи корабли», наполненная жуткими образами наподобие «вёсел отрубленных рук» и «облетающего сада черепов».
В полном соответствии с установками имажинистов, потребовавших «отделить государство от искусства», большевистская власть не жаловала их особым вниманием. Хотя сборник Шершеневича «Лошадь как лошадь» читал лично Ленин – произошло это в силу недоразумения, т.к. книгу ошибочно посчитали руководством по сельскому хозяйству. Поначалу имажинистам удавалось активно печататься, пользуясь послаблениями НЭПа, разрешившего частные издательства. Однако с 1922 года, после создания Главлита, дела у них пошли хуже. После 1925 года они уже почти не публикуют стихов.
Анархистский характер «Ассоциации вольнодумцев», среди членов правления которой числились Есенин и Мариенгоф, выходил за рамки официальной «пролетарской» идеологии. До поры до времени выручали связи с видными деятелями новой власти, такими, как Яков Блюмкин и Лев Троцкий. Но последующие события показали, что имажинисты сделали ставку «не на тех» политиков.
Эпатажные темы стихов и скандальное поведение поэтов не были чем-то новаторским для русской литературы, которая прекрасно помнила и словотворчество кубофутуристов, и Владимира Маяковского, и Алексея Крученых в жёлтых кофтах с морковками, и моральный нигилизм Бальмонта («Я люблю тебя, дьявол»). Однако имажинисты довели поэтическое «безумие» до логического «революционного» конца. За что и были преданы забвению на долгие годы – лишь в конце 1980-х имена Мариенгофа и Шершеневича вновь стали упоминаться в печати.
*