0
Во время эпидемии чумы 1654-55 годов в России больше всего пострадала Москва. По сообщениям современников, тогда столица практически опустела, а место прежних жителей Москвы стали занимать иногородцы.
Бубонная чума середины XVII столетия свирепствовала во многих странах Европы, Северной Африки и Ближнего Востока. В 1653 году она нанесла колоссальный урон Великому княжеству Литовскому, мощные очаги заразы были зафиксированы на землях Белоруссии и Украины.
В 1654 году удар морового поветрия обрушился на Центральную Россию, его волны смогли достичь Казани и Астрахани. Эпидемия распространялась неравномерно, к примеру, если в Звенигороде ее жертвами стали около половины жителей, то в Торжке от болезни умирал лишь один из четырех.
Чума людей косила нещадно. Как свидетельствовал летописец, «Людие бо умираху незапною смертию: ходил ли кто, или стоял, или сидел, и тако забывся вмале, вскоре умираху». Точное число жертв так и не было подсчитано, цифры разнятся от нескольких десятков до нескольких сотен тысяч.
Большие загадки для ученых представляет и очаг, разнесший чуму по России. Высказываются разные предположения – Персия, Литва, Крым. Микробиолог Михаил Супотницкий допустил, что причиной чумной эпидемии в России мог быть «реликтовый природный очаг» северо-западнее Москвы.
Первые случаи морового поветрия начали фиксироваться в Москве в конце июня 1654 года. Болезнь проявляла себя уже через несколько часов после заражения: сначала болела голова, затем наступал жар – организм быстро слабел. Тело постепенно опухало, кожу покрывали гнойные нарывы и язвы, больной впадал в бред. После нескольких дней мучений, сопровождавшихся надрывным кровохарканьем, приходила смерть.
4 июля патриарх Никон, уже предчувствуя масштаб эпидемии, увез царскую семью в Калязинский монастырь (Царь Алексей Михайлович в это время воевал с Речью Посполитой). Вслед за царицей и детьми Москву в спешном порядке стали покидать бояре и прочие знатные горожане.
Рядовые москвичи поначалу не реагировали на вспышки заболеваний, но, когда смертность резко пошла вверх, они в панике стали бежать прочь из города, разнося заразу по округе. Много людей ушло в леса, однако выжить без запасов продовольствия там было фактически невозможно.
Своего пика в Москве эпидемия достигла в августе-сентябре 1654 года. Если первые недели ежедневно умирали сотни горожан, то теперь счет шел на тысячи. Находившийся в страшные моровые дни под Москвой Антиохийский патриарх Макарий III писал:
«Город, прежде кишевший народом, теперь обезлюдел. Деревни тоже, несомненно, опустели, равно вымерли и монахи в монастырях. Животные, домашний скот, свиньи, куры и пр., лишившись хозяев, бродили, брошенные без призора, и большею частью погибли от голода и жажды».
Чтобы избежать распространения чумы Никон приказал выставить вокруг Москвы заставы, а пытавшихся обойти оцепление окольным путем грозился казнить. Под строжайший контроль была взята дорога на Смоленск, который тогда осаждала русская армия.
По понятным причинам в то время не имели представления, как бороться с чумой, наиболее эффективным средством от моровых поверий считались молебны и чудотворные иконы. Врачи обслуживали только царский двор и армию, остальным приходилось надеяться на чудо.
К сожалению, распространению эпидемии благоприятствовали летний зной и антисанитария, которая царила на тесных московских улочках. Наиболее действенным оружием против заразы в таких условиях стал огонь. Если чума опустошала какой-либо двор, власти приказывали его сжечь.
Во время переезда царской семьи в Калязин дорогу ей пересекла повозка с умершей женщиной. Сопровождение царицы распорядилось обложить «зараженный» участок пути дровами, поджечь их, а образовавшийся уголь вместе с землей вывезти подальше.
«Через огонь» проходила и доставляемая из зачумленных районов корреспонденция. Гонец прочитывал текст послания, караульный переписывал его на новую бумагу, затем прочтенное письмо отправлялось в костер.
Тела жертв московские власти приказывали вывозить за городскую черту, однако это распоряжение часто игнорировалось. По принятому обычаю хоронили на церковных кладбищах, даже когда они были переполнены. При этом чумные захоронения никак не изолировались. Только на территории Кремля кладбища стали обносить высокой оградой и наглухо закрывать дабы «моровое поветрие на люди не учинилось».
От Москвы чума начала отступать только к ноябрю 1654 года, оставив после себя опустевшие улицы и дворы. Цифры жертв эпидемии называют разные. Антиохийский архидиакон Павел Алеппский пишет о 480 тысячах, английский посланник Уильям Придо отмечает, что в Москве «умерло и похоронено, по данным регистрации, свыше 200 тысяч, не считая нескольких тысяч тел, не нашедших себе иной могилы, как в кишках собак и свиней».
Современный историк Евгений Звягинцев не склонен преувеличивать число жертв, однако и он называет цифру не менее, чем в 150 тысяч человек, что составило более половины жителей столицы. В некоторых дворах, как, например, боярина Черкасского, количество погибших превысило 80%.
Восполнить демографические потери столицы решили за счет переселения поляков и белорусов с захваченных в ходе войны территорий. Алексей Михайлович планировал направить в Москву до 300 тысяч поселенцев, однако его намерения реализовались лишь частично. Как заметил историк Сергей Лобачев, новые жители столицы в значительной степени «поспособствовали разложению старомосковских традиций, привнося с собой элементы западной культуры».
Опасения, что эпидемия отрицательно скажется на состоянии русской армии, не подтвердились. Россия в ходе военной кампании 1654-1667 годов смогла вернуть отторгнутые Польшей в период Смутного времени Смоленск и Брянск, а также закрепить за собой Киев.
*