5
Бытие казачек в приграничных степях Дона и Приуралья, Терека и Кубани было наполнено тревогой. На протяжении веков это выковало свой неординарный характер, отличающий их от русских женщин средней полосы и представительниц других этносов России. Гармонично соединив в себе женственность и отвагу, кроткость и свободолюбие, беззаветную любовь к семье и преданность отчизне, они наравне с мужчинами причастны к становлению яркого образа казачества.
Каждый путешественник или исследователь, встречая “казацкую жинку”, непременно отмечал в своих записях её особенную стать и красоту. Вобрав в себя черты, некогда пленённых персиянок, черкешенок и турчанок, они ласкали взор миловидностью лица, соединённой, по мнению Льва Толстого, с крепким телосложением северянки.
Совершавший в конце 60-х годов XIX века вояж по Кавказу драматург Александр Дюма-старший увидел в смелых казачках «русский овал лица, но стан стройный – стан женщины гористых стран».
В свою очередь изучавший казачество Александр Ригельман воспевал их «румяно-круглые лица», темные густые волосы и большие чёрные очи, которые наряду с «полными жизни щеками» отмечал в своих работах и Василий Сухоруков.
По версии публициста Валерия Шамбарова, казачки в отличие от русской женщины, обладали куда большей личной свободой и уважением в обществе.
Никто, даже отец или казачий круг, не мог заставить молодую девицу выйти замуж против воли. Кроме того казачкам на выданье не возбранялось на праздниках флиртовать, разговаривать, танцевать, пить вино и даже невинного целоваться со станичниками мужского пола. В некоторых местечках, например, в станице Новомлинской, вести себя подобным образом могли даже замужние казачки, но как первые, так и вторые, никогда не выходили за рамки чести, поскольку потеря оной была сродни общественной смерти.
Хотя официально казачки были лишены права голоса на станичном сходе, поскольку это считалось мужским занятием, её интересы мог представлять отец, супруг или брат. Женщина без семьи и отца могла попросить любого станичника стать её представителем, а сиротинушки или вдовы автоматически попадали под особое покровительство атамана, и более того имели возможность лично присутствовать на казачьем круге.
Алексей Озеров, анализируя роль казачки в семье, отмечает джентльменское отношение к ней мужа, который выступал в качестве её защитника, а не повелителя и поработителя.
Этнограф Валентин Шумов, заявляя об особом положении казачки, ссылается на слова немецкого натуралиста Ивана Георги, отмечавшего в XVIII веке, что «у казаков мужья обходятся с женами ласковее, чем обыкновенно в России, и поэтому они веселее, живее, благоразумнее и пригожее».
Каждый уважающий себя казак руководствовался в семейном житье-бытье заветом атамана Платова, который советовал следующее: «Пускай верность и усердие их, а наша за то к ним признательность, взаимное уважение и любовь, послужат в позднейшем потомстве правилом для поведения жён донских».
Задорные казачки, в большинстве своём, отплачивали супругам верностью, растили ребятишек в духе истинного казачества и всячески оберегали родовые обычаи.
Значительную часть жизни казачки проводили в отсутствии мужей, которые либо находились на кордонах, либо участвовали в военных операциях. В эти стадии номинальным главой фамилии был не участвовавший в походах ввиду возраста дед, но в кланах, где он либо погиб, либо был недееспособным, бразды правления в свои руки брали женщины.
Так на их плечи помимо хозяйственно-воспитательных обязанностей ложились организаторские мужские заботы: казачки самостоятельно нанимали работников, сажали поля, собирали урожай, и лично занимались торговлей излишками продукции. Они, как заверяет В.Шамбаров, справлялись не только с шитьем и стряпаньем, но с поправкой хаты и с оказанием добровольной помощи друг другу, поскольку «каждая знала, если я не приду, то и ко мне не придут».
По заверениям историка Елены Годововой, такая инициативность и автономность в принятии решения разительным образом отличала русскую крестьянку от эмансипированной, но покорной мужу казачки.
Об этой же черте казачек свидетельствует заметка в опубликованном в конце XIX веке «Статистическом описании Области Войска Донского» Семёна Номикосова, где зафиксировано: «В силу особенностей военного быта на Дону исторически вырабатывался особенный тип женщины — неустанной труженицы, смело и энергически принимающей на себя все труды мужчины, всюду поспевающей и все делать успевающей».
Подобный образ жизни, содействовал физическому развитию казачки и выработки в её характере неукротимости, стойкости, деловитости и мужественности.
Рачительная мать, честная жена и чистоплотная хозяйка в моменты опасности забывала про принадлежность к слабому полу и вместе с казаками отважно участвовала в обороне селения, а значит семейного очага.
Знавшая секреты обращения с шашкой и ружьём, казачка, по данным этнографа Г. Губарева, проявляла «бесстрашную решительность. На реке... управлялась с каюком, скакала верхом на коне, ловко владела арканом и оружием. Умела защитить своих детей и свой курень...».
История казачества России XVI–XVIII веков пестрит упоминаниями о героической самообороне сибирских и волжских, терских и кубанских, донских и уральских станиц силами не только казаков, но и казачек, которые позорному плену предпочитали смерть.
*